Новости:Просмотреть все новости

Свобода против священного: почему «Я – Шарли» ведет к гражданской войне?

Свобода против священного: почему «Я – Шарли» ведет к гражданской войне?
I.

Чуть более ста лет назад Редьярд Киплинг написал увлекательный роман «Ким» – о том, как сын ирландского офицера и индийской девушки помогает британской разведке выполнить непростую миссию на Востоке. Соперником Кима был высокомерный русский шпион, потерпевший поражение из-за сущего, касалось бы, пустяка – он оскорбил ламу, который отказался продать ему рисунок священного колеса сансары.

«Лама медленно покачал головой и начал складывать Колесо. Русский же видел перед собой всего лишь нечистоплотного старика, торгующегося из-за клочка грязной бумаги. Он вынул горсть рупий и, полушутя, схватил хартию, которая разорвалась в руках ламы. Тихий ропот ужаса поднялся среди носильщиков, из которых некоторые были уроженцы Спити и, по их понятиям, правоверные буддисты. Оскорбленный лама выпрямился, рука его сжала тяжелый железный пенал -- оружие духовенства…

Раньше чем Ким успел вмешаться, русский ударил старика по лицу. В следующее мгновение он покатился вниз, под гору, вместе с Кимом, схватившим его за горло. Удар заставил закипеть в жилах юноши его ирландскую кровь, а внезапное падение противника довершило остальное».

Киплинг, много лет проживший в колониях, был прекрасно осведомлен о том, что люди других, традиционных культур обладают cвоими святынями, оскорблять которые чревато. Если бы он читал CharlieHebdo, то, вполне вероятно, напомнил бы его редакторам этот яркий эпизод. Ибо вопреки сентенции автора «Книги джунглей» о том, что «Запад есть Запад, Восток есть Восток и вместе им не сойтись» – Запад и Восток теперь живут на одной и той же улице Парижа. В близости, которую по нынешним временам можно назвать опасной.

II.

Опасность этой близости в том, что категория священного, непонятная глуповатому персонажу Киплинга, теперь чужда всему рациональному десакрализованному Западу, уж во всяком случае – его мейнстриму. Между тем священное по-прежнему оказывает влияние на мысли и поступки миллионов людей: игнорировать этот факт – значит уподобляться слепцам с картины Брейгеля, которые идут друг за дружкой в пропасть.

Священное – это предмет, явление или обычай, которые лежат вне рациональности и заставляют действовать не по велению разума, а по велению представлений о высшей правде, неотменяемой правильности того или иного образа действий.

Страшную силу священного Запад охотно может найти в своей собственной истории. Ради своих святынь европейцы прошлого безропотно сносили страшные пытки и умирали в муках – как, например, протестантка Анна Эскью, которой переломали все кости на дыбе Генриха VIII, или взошедшая на костер за короля и Родину Жанна Д’Арк.

Покушение на святые символы неизбежно вызывает сильнейшие психологические травмы у тех, кто ощущает, переживает их святость. Оно часто деморализует, но чаще провоцирует ненависть, желание мстить осквернителю, а в конечном итоге – приводит к гражданским войнам, разгулу терроризма и прочим социальным девиациям. Убийство осквернителя психологически достоверно описано в Библии, в Первой книге Маккавейской, где священника Маттафию принуждают отречься от веры и вернуться к язычеству:

2:19 И отвечал Маттафия, и сказал громким голосом: если и все народы в области царства царя послушают его и отступят каждый от богослужения отцов своих, и согласятся на повеления его,

2:20 то я и сыновья мои и братья мои будем поступать по завету отцов наших.

2:21 Помилуй нас Бог, чтобы оставить закон и постановления!

2:22 Не послушаем мы слов царя, чтобы отступить нам от нашего богослужения вправо или влево.

2:23 Когда перестал он говорить эти слова, подошел муж Иудеянин пред глазами всех, чтобы принести по повелению царя идольскую жертву на жертвеннике, который был в Модине.

2:24 Увидев это, Маттафия возревновал, и затрепетала внутренность его, и воспламенилась ярость его по законе, и он, подбежав, убил его при жертвеннике.

2:25 И в то же время убил мужа царского, принуждавшего приносить жертву, и разрушил жертвенник.

Да, cо времен Маттафия многое изменилось, но сам психологический механизм агрессии в ответ на кощунство работает точно также.

III.

Мистическое чувство священного характерно для традиционных обществ, то есть тех, что регулируются традициями, обычаями и заветами предков. Такие общества носят коллективистский характер – каждый его член ощущает себя частью общности и связан с любым другим ее членом миллионами незримых нитей. Людей в традиционном обществе объединяет – в числе прочего – не только единообразное представление о святынях, но и cамо их существование.

В средние века лидером традиционных обществ Европы, формулирующим и передающим заветы предков, стала католическая церковь. Её святыни были христианскими: несмотря на социальное расслоение, в католической этике и барон, и виллан были равны перед Богом и ждали справедливого суда на небесах. Но к 13-14 веку, под давлением развития торговли и возвышения купечества, которое богатело и хотело перехватить политическую власть у хиреющей аристократии, наступил кризис католицизма. В Западной Европе громко заявило о себе альтернативное христианство – протестантизм, которое во главу угла поставило индивидуального предпринимателя, а его жизненных успех, выраженный в богатстве, провозгласило признаком благоволения Господа. Бедняк, неудачник, лузерв этой системе ценностей Богу оказывался неугоден, что представляло фундаментальный разрыв с католической этикой. Мир переставал быть общим. Наступала эра индивидуализма, борьба за внимание и расположение Господа.

Параллельно происходило становление cовременной науки. Прогрессивные открытия западных ученых – Коперника, Галилея и Ньютона – показали недостоверность догматической картины мира, на которой в течение столетий настаивал Ватикан.

Это в свою очередь дало импульс атеизму и вообще материалистической философии, которая, не в силах научно опровергнуть христианскую этику, тем не менее постепенно дискредитировала ее как нерациональную, непрактичную и ограничивающую. Классическое христианство с его культом жертвенности, альтруизма и самоконтроля стало расходиться с новой главной ценностью Западной цивилизации – свободой, границы которой с тех пор неуклонно расширялись. В XXвеке эта линия достигла своего апогея в объективизме Айн Рэнд, которая искренне недоумевала, зачем мужья должны платить алименты экс-женам, ведь они больше не живут с бывшими супругами и не оказывают им никаких услуг.

В этом рациональном, прагматичном, просчитанном мире пространство священного резко сузилось. Не только Бог, но и родина, и семья, и мораль, замешанная на милосердии и помощи ближнему, перешли в разряд сомнительных ценностей, так как и первое, и второе, и третье значительно ограничивает свободу индивида.

Однако остальной мир проживал свою историю. И эта история к началу XXIвека оказалась другой – не такой, как у Запада. В нем ценность свободы индивида не стала абсолютной, а пространство священного остается еще достаточно широким.

Вместе с тем западный культ свободы естественным образом привел к стиранию границ, и в западный мир хлынули жители бывших колоний. Пользуясь либерализмом, они получали европейские паспорта и работу, но далеко не все из них стали людьми Запада (то есть присоединялись к признанию его ценностей). БольшАя (а может, и бОльшая) часть приехавших в тот же Париж алжирцев или сенегальцев остается людьми традиционного общества, в котором категория священного по-прежнему во главе угла. Бесспорно, что традиционное сознание в той или иной мере еще свойственно и значительному числу европейцев, которых от разрыва с ним удерживает именно религия.

IV.

Теперь главное: люди постиндустриального общества и люди традиционного общества мыслят и видят мир совершенно по-разному.

Поскольку для первых высшей ценностью является свобода, то в их сознании скабрезная карикатура на пророка Мухаммеда или изображение совокупления Святой Троицы – это всего лишь точка зрения, позиция.

Для вторых, в сознании которых по-прежнему существуют святыни, это кощунство, святотатство и преступление (переступление черты, за которой – утрата человеческого облика).

Это может кому-то нравится или нет, но такова объективная реальность.

К сожалению, как показали последние события, западные элиты этого не понимают или не придают этому значения.

Убийство редакции CharlieHebdo– страшная трагедия. Но выводы, сделанные из нее, неверны и опасны. Искусственное увеличение тиража разгромленного еженедельника, публикация похабных карикатур в других изданиях подается как демонстрация европейской смелости – «террористам нас не запугать» (эту точку зрения выразил в своем нашумевшем твите Михаил Ходорковский). Такая позиция базируется на черно-белом восприятии мира, в котором есть лишь добрая благородная Европа и дикие исламские радикалы. Огромная масса мусульман, не имеющих отношения к терроризму и фундаментализму, выводится здесь за скобки. Ее просто ломают об колено, принуждая смириться с осквернением святыни ради утверждения принципа свободы слова. Нет сомнений: для миллионов людей по всему миру эти демонстративные жесты явятся жутчайшим оскорблением. Девяносто девять процентов этих людей никогда не станут террористами, но семена отчуждения будут посеяны. Год за годом они будут прорастать в благотворной почве бесконтрольной экспансии свободы индивида. Какие всходы могут быть у этих семян? Лишь новые Варфоломеевские ночи, за которыми грянет Гражданская война.

Это не будет война между исламом и христианством или война между Европой и Азией. Это будет война современного и традиционного сознания, которые не смогли понять друг друга и примириться в рамках одной государственности. Но, как и все гражданские, эта война cтанет особенно жестокой, кровавой и беспощадной. И победа западных ценностей – в том радикальном виде, в каком они заявлены ныне – тут отнюдь не предрешена: потому что за «священное» умирают легче и охотней. Источник: kavpolit.com
Понравилась статья, поделись с друзьями :

Комментарии по теме:

Свобода против священного: почему «Я – Шарли» ведет к гражданской войне?
0
Комментария

Мы в социальных сетях